Я была въ молодости своей очень знакома съ Руссо. Шесть мѣсяцевъ сряду онъ всякой день обѣдалъ у насъ и просиживалъ обыкновенно до десяти часовъ вечера. -- Первое наше свиданіе не дѣлаетъ чести моему разуму и догадкѣ; но оно такъ забавно, что я съ великимъ удовольствіемъ воспоминаю объ немъ.
Руссо жилъ тогда въ Парижѣ. Мнѣ было осьмнадцать лѣтъ отъ роду. Я не заглядывала въ его сочиненія, но чрезмѣрно хотѣла видѣть славнаго человѣка и любезнаго Автора оперы Деревенскаго Колдуна (Devin du Villаge). Руссо бѣгалъ отъ людей, не хотѣлъ никого видѣть, и ни куда не ходилъ. Я же сама, по своей природной застѣнчивости, не могла искать его знакомства; и такъ мое желаніе было только однимъ желаніемъ, безъ всякой надежды. Однажды Г. Совиньи, который иногда видался съ Руссо, сказалъ мнѣ за тайну, что мужъ мой (Г. Жанлисъ) хочетъ сыграть надо мною шутку и представитъ мнѣ актера Превиля подъ именемъ Жак-Жака. Эта мысль заставила меня смѣяться отъ добраго сердца: я дала слово притвориться легковѣрною и совершенно обманутою. Превиль умѣлъ весьма искусно представлять всякое лицо; я же видѣла его на театрѣ не болѣе двухъ или трехъ разъ, и то издали. Онъ былъ такого же малаго росту, какъ Жан-Жакъ -- и Господинъ Жанлисъ въ самомъ дѣлѣ хотѣлъ обманутъ меня; но онъ и Г. Совиньи черезъ нѣсколько дней забыли эту шутку, которая осталась только въ моей памяти. Недѣли три Совиньи не показывался у насъ въ домѣ, и вдругъ вбѣжалъ ко мнѣ въ комнату съ радостнымъ объявленіемъ, что Руссо, желаетъ слышатъ, какъ я играю на арфѣ, и на другой денъ будетъ въ намъ. Это было сказано при моемъ мужѣ. Думая, что увижу Превиля, я притворилась обрадованною; съ важностію отвѣчала, что постараюсь играть какъ можно лучше для Жан-Жака; на другой денъ съ нетерпѣніемъ ожидала Криспина въ видѣ философа, и была весела до крайности. Г. Жанлисъ, зная мою обыкновенную застѣнчивость, удивлялся; -- не понималъ, какъ свиданіе съ такимъ важнымъ человѣкомъ могло казаться мнѣ столъ забавнымъ, и счелъ меня едва не сумасшедшею, когда я, услышавъ о пріѣздѣ Жан-Жака, громко засмѣялась. Его лицо, кафтаны, чулки каштановаго цвѣта, круглой парикъ, видъ и всѣ ухватки представляли глазамъ моимъ самую веселую, шуточную комедію; однакожъ я взяла надъ собою такую власть, что не засмѣялась -- сказала нѣсколько учтивыхъ словъ и сѣла. Начали разговаривать и, къ щастію, шутитъ. Я молчала, но отъ времени до времени умирала со смѣху, такъ искренно и непринужденно, что веселость моя полюбилаcь Жан-Жаку. Онъ съ величайшею пріятностію замѣтилъ щастливое расположеніе сердца въ молодыхъ лѣтахъ; а я думала, что Превиль уменъ, и что Руссо на его мѣстѣ не показалъ бы такого любезнаго снисхожденія, но безъ сомнѣнія оскорбился бы моею неумѣренною веселостію. Вопросы его не приводили меня ни въ малѣйшее затрудненіе, и мои отвѣты были такъ смѣлы, такъ рѣшительны, что Руссо находилъ во мнѣ рѣдкую искренность; а я находила, что онъ играетъ комедію съ рѣдкимъ искусствомъ. Каррикатуры никогда не забавляли меня, считая Руссо актеромъ, я всего болѣе плѣнялась простотою, выразительною истиною игры его, и думала, что Превиль въ комнатѣ еще гораздо лучше, нежели на театрѣ. Однакожъ мнѣ казалось, что онъ даетъ Жан-Жаку излишнюю снисходительность, веселость и добросердечіе. Я играла на арфѣ, пѣла аріи изъ Деревенскаго Колдуна и смѣялась до слезъ отъ похвалы Жан-Жаковой и разсужденій его о сей оперѣ. Руссо безпрестанно смотрѣлъ на меня съ улыбкою и съ тѣмъ удовольствіемъ? съ которымъ мы глядимъ на любезныхъ дѣтей; прощаясь, онъ далъ слово обѣдать у насъ на другой денъ. Я искренно благодарила его за обѣщаніе и проводила до самыхъ дверей, наговоривъ ему множество ласковыхъ и смѣшныхъ словъ. Когда онъ вышелъ, я громко захохотала. Г. Жанлисъ смотрѣлъ на меня съ изумленіемъ и съ неудовольствіемъ, которое умножало смѣхъ мой. "Ты сердишься (сказала я) за то, что не обманулъ меня. Какъ можно было вздумать, чтобы я Превиля сочла Жан-Жакомъ?" -- Превиля? -- "Да, да, Превиля! Увѣрь меня въ самомъ дѣлѣ, что это Руссо!" -- Ты конечно помѣшалась. -- "Онъ безъ сомнѣнія хорошо игралъ свою ролю, но бьюсь объ закладъ, что Руссо не узналъ бы себя въ актерѣ; кромѣ виду и платья, онъ ничего не перенялъ у Жан-Жака, и казался излишно добрымъ, излишно снисходительнымъ. Г. Руссо конечно осердился бы на меня за такой пріемъ." Г. Жанлисъ и Совиньи захохотали въ свою очередь. Дѣло объяснилось, и я пришла въ великое замѣшательство, узнавъ, что не -- актеръ, а дѣйствительный -- Руссо былъ угощенъ мною такъ прекрасно. Мнѣ дали слово не сказывать ему o моей глупости; иначе я не хотѣла въ другой разъ показаться ему на глаза. Страннѣе всего то, что Жан-Жакъ полюбилъ меня за ту безразсудную вѣтреность, и сказалъ Господину Совиньи, что ему не случалось еще видѣть въ свѣтѣ такой искренней, простодушной, веселой молодой женщины. Безъ ошибки, которая дала мнѣ смѣлость, я показалась бы ему чрезмѣрно робкою и не имѣла бы щастія заслужитъ его доброе мнѣніе; но узнавъ снисходительность Жан-Жака, перестала бояться его, и всегда разговаривала съ нимъ безъ застѣнчивости. Никто изъ Авторовъ не казался мнѣ такъ обходителенъ и любезенъ, какъ Руссо. Онъ говорилъ о себѣ съ великимъ простосердечіемъ, о непріятеляхъ же своихъ безъ всякой злобы, отдавалъ полную справедливость Волтеру, и думалъ, что Авторъ Заиры и Меропы безъ сомнѣнія родился съ чувствительною душею, но что гордость и лесть испортили нравъ его. Жан-Жакъ сказалъ намъ, что онъ пишетъ тайну исторію своей жизни (confessions), и читалъ ее Госпожѣ д'Егмонъ; но женщина моихъ лѣтъ казалась ему недостойною такой же великой довѣренности. Руссо спросилъ у меня однажды, читаю ли его сочиненія? Нѣтъ, сказала я съ робостію. Онъ хотѣлъ знать, для чего? Этотъ вопросъ увеличилъ мое замѣшательство...... Руссо же смотрѣлъ на меня пристально, у него были маленькіе глаза, но отмѣнно проницательные; казалось, что онъ видитъ ими всю душу человѣка. Я боялась сказать ему неправду и призналась искренно, что люди, къ которымъ имѣю довѣренность, находятъ въ его сочиненіяхъ много несогласнаго съ Религіею. "Вы знаете, что я не Католикъ", и отвѣчалъ Руссо: "но никто усерднѣе меня не хвалилъ Евангелія." Я думала, что наконецъ отдѣлалась уже отъ его вопросомъ; но онъ спросилъ еще съ улыбкою: "отъ чего вы, отвѣчая мнѣ, закраснѣлись?" Боялась оскорбить васъ, отвѣчала я. Руссо похвалилъ меня за такую искренность. Простосердечіе и добродушіе всегда отмѣню ему нравились. Онъ сказалъ мнѣ, что сочиненія, его писаны не для моихъ лѣтъ, но что я могу черезъ нѣкоторое время, а съ пользою читать Эмиля. Съ удовольствіемъ разсказывалъ Жан-Жакъ, какъ онъ сочинялъ Новую Элоизу. Всѣ Юліины письма были имъ писаны на тонкой, разрисованной по краямъ бумагѣ, онъ складывалъ ихъ, носилъ съ собою въ прогулкахъ, и радовался ими какъ письмами обожаемой любовницы. Стоя, и наизусть, Руссо читалъ намъ своего Пигмаліона съ жаромъ, выразительно и прекрасно. Улыбка его была очень пріятна, умна и любезна. Онъ всегда казался искреннимъ и веселымъ; разсуждалъ о музыкѣ основательно, справедливо, и былъ истиннымъ знатокомъ; однакожъ во множествѣ сочиненныхъ имъ голосовъ, которые онъ самъ списалъ для меня, и не нашла ни одного хорошаго, ни одного даже сноснаго въ пѣніи. Голосъ Жан-Жаковъ на Метастазіевы стихи къ Нинѣ, имъ переведенные, такъ дуренъ, что я просила одного изъ пріятелей своихъ (Г. Монсиньи) сочинитъ другой: онъ исполнилъ мою прозьбу, и теперь музыка достойна прекрасныхъ словъ.
Руссо почти всякой день обѣдалъ съ нами, и въ теченіи пяти мѣсяцевъ я не замѣчала въ немъ ни своенравія, ни вспыльчивости; но странный случай едва было не поссорилъ насъ. Онъ любилъ Силлерійское вино: Г. Жанлисъ вызвался подарить ему нѣсколько бутылокъ сего вина, сказавъ, что онъ самъ получилъ его въ подарокъ отъ дяди. Руссо отвѣчалъ, что возьметъ съ удовольствіемъ двѣ бутылки. На другой день мужъ мой отослалъ къ нему корзину съ двумя дюжинами бутылокъ: Жан-Жакъ такъ разсердился, что въ туже минуту возвратилъ корзину и написалъ къ Господину Жанлису грубое письмо, наполненное жестокими укоризнами. Г. Совиньи довершилъ наше изумленіе, объявивъ, что Руссо не хочетъ уже никогда видѣться съ нами. Мужъ мой думалъ, что я не имѣвъ участія въ его преступленіи, могу скорѣе умилостивитъ философа. Мы любили: его искренно и сердечно жалѣли объ немъ. И такъ я написала длинное письмо и послала ему отъ себя двѣ бутылки. Руссо смягчился, пришелъ къ намъ и былъ очень ласковъ со мною, но съ мужемъ моимъ холоденъ до крайности, и находивъ прежде великое удовольствіе, въ разговорахъ съ нимъ, не могъ уже никогда искренно проститъ его. Черезъ два мѣсяца послѣ того на французскомъ театрѣ играли новую комедію Господина Совиньи. Руссо говорилъ, что онъ не бываетъ въ спектакляхъ, избѣгая случаевъ показываться публикѣ; но какъ онъ любилъ Господина Совиньи, то я уговаривала его ѣхать со мною, чтобы видѣть представленіе сей комедія. Жан-Жакъ согласился, потому что я выпросила для себя ложу съ решеткою, и намъ можно было пройти въ нее особливымъ коридоромъ. Мы уговорились возвратиться изъ театра ко мнѣ и вмѣстѣ ужинать. Сей уговоръ разстроивалъ обыкновенный образъ Руссовой жизни; но онъ съ величайшею любезностію на все согласился.
Въ денъ представленія Жан-Жакъ явился у насъ въ пятомъ часу, и мы поѣхали. Въ каретѣ онъ замѣтилъ съ улыбкою, что я очень нарядна, и что мнѣ жалъ будетъ не показаться публикѣ. Я отвѣчала, что нарядомъ своимъ желаю только ему нравиться. Впрочемъ на мнѣ было самое простое платье, а на головѣ одни цвѣты. Вхожу въ сіи подробности для того, что слѣдствія имъ оказались важными. Мы пріѣхали въ театръ за нѣсколько минутъ до начала комедіи. Я тотчасъ хотѣла отпуститъ решетку; но Руссо схватилъ меня за руку, говоря, что мнѣ безъ сомнѣнія непріятно будетъ сидѣть въ закрытой ложѣ. Напрасно я увѣряла его въ противномъ и напоминала ему уговоръ: онъ отвѣчалъ, что сядетъ позади меня, и что его никто не увидитъ. Мнѣ очень хотѣлось исполнитъ наше условіе; но Руссо крѣпко держалъ решетку и не позволялъ опуститъ ее. Между тѣмъ мы стояли. Ложа наша была въ первомъ ряду, близъ оркестра. Я боялась обратить на себя глаза зрителей, перестала споритъ и сѣла. Руссо сѣлъ за мною; но черезъ минуту выставилъ голову, такъ что его могли видѣть изъ партера. Я совѣтовала ему остеречься; но онъ еще раза два сдѣлалъ то же, и скоро многіе люди, смотря къ намъ въ ложу, начали говоритъ: это Руссо!.. Боже мой! сказала я: васъ узнали! Онъ отвѣчалъ мнѣ сухо: не льзя статься. Но въ партерѣ начался шопотъ; безпрестанно твердили: это Руссо! это Руссо! и зрители не спускали глазъ съ нашей ложи. Музыка заиграла; вниманіе публики обратилось на спектакль, и Жан-Жака забыли. Я снова напомнила ему о решеткѣ; онъ съ досадою отвѣчалъ мнѣ: это уже поздно! Не моя вина, сказала я. Конечно! отвѣчалъ Руссо съ насмѣшкою. Несправедливость его оскорбила меня, тѣмъ болѣе, что я, не смотря на свою неопытность, угадывала истину; однакожъ надѣялась, что эта минутная досада пройдетъ, и не хотѣла замѣчать ее. Подняли занавѣсъ. Я слушала комедію съ великимъ вниманіемъ. Она заслужила общее рукоплесканіе, и публика нѣсколько разъ требовала Автора. Мы вышли изъ ложи. Руссо подалъ мнѣ руку съ угрюмымъ и сердитымъ видомъ. Я сказала ему, что сочинитель долженъ быть доволенъ, и что мы весело проведемъ вечеръ. Онъ не отвѣчалъ ни слова. Я сѣла въ карету. Господинъ Жанлисъ стоялъ позади Руссо, ожидая, чтобы онъ сѣлъ за мною; но Руссо оборотился къ нему и сказалъ, что не хочетъ ѣхать съ нами. Мы оба изъявили свое удивленіе... Жан-Жакъ, вмѣсто отвѣта, поклонился и вдругъ исчезъ.
На другой денъ мы отправили къ нему Г. Совиньи, узнать причину сей странности. Руссо, пылая гнѣвомъ, объявилъ ему, что нога его не будетъ у меня въ домѣ; что я возила его въ театръ на показъ, какъ дикаго Африканскаго звѣря. Г. Совиньи напомнилъ ему, что я хотѣла опуститъ решетку. Жан-Жакъ утверждалъ, что блестящій мой нарядъ и выборъ ложи, доказывалъ мое желаніе бытъ на глазахъ у публики. Напрасно доказывали ему, что на мнѣ было самое простое платье, и что мы выпросили, а не выбрали дожу: онъ не перемѣнилъ своихъ мыслей. Это вывело меня изъ терпѣнія, и я рѣшилась оставить человѣка столь несправедливаго, который притворно винилъ друзей своихъ, а внутренно досадовалъ на публику за то, что она не встрѣтила его съ рукоплесканіемъ. Съ того времени мы уже не видались. Узнавъ года черезъ три, что Руссо любитъ гулять въ Мусо и не имѣетъ билета для всегдашняго входа въ тамошній садъ, я послала ему ключъ отъ саду и выпросила для него позволеніе гулять тамъ во всякое время: онъ велѣлъ благодаритъ меня. Я рада была случаю услужитъ Жан-Жаку, но не хотѣла уже возобновитъ съ нимъ знакомства.
Жанлисъ.